Москва. 14 декабря. — Падение режима Башара Асада в Сирии в силу того, что республика занимала важное географическое положение, сразу заставило многие государства задуматься о перестройке маршрутов транспортировки энергоресурсов и не только их.
Об этом наш специальный корреспондент Вячеслав Терехов беседует со старшим научным сотрудником Центра ближневосточных исследований ИМЭМО имени Е.М. Примакова РАН Николаем Кожановым.
Table of Contents
России коснется логистический коллапс?
Корр.: Ясно, что перестройка многих торговых маршрутов после событий в Сирии неизбежна. Но меня интересует, в первую очередь, как это заденет Россию.
Кожанов: Я думаю, что из всех экономических аспектов, которые связаны с падением режима Асада в Сирии, для нас наиболее чувствительным будет необходимость поиска новых маршрутов для поддержания российского присутствия в Африке. Дело в том, что через Хмеймим, насколько я понимаю, шел поток грузов как гражданского, так и военно-технического характера. Причем речь идет, прежде всего, о северной и центральной Африке, а конкретнее о Ливии, Мали, Нигере, Судане и ЦАР.
Альтернативные маршруты есть, ими пользовались, но они достаточно сложны. Во-первых, мы не могли в некоторых случаях задействовать непосредственно российскую авиацию, потому что маршруты пролегали через территории стран, где по политическим причинам мы летать с грузами двойного и военного назначения не могли. Приходилось задействовать субподрядчиков.
Как только мы прекращаем пользоваться этим маршрутом сразу возникает большой вопрос: что делать? Тяжелые грузовые самолеты, насколько я понимаю, без дозаправки до северной Африки долетают с трудом, а точнее не долетают совсем.
В этом случае возникает вопрос, как перестраивать логистику? В принципе ее перестроить можно, но это займет время и опять-таки удлинит маршруты, и снова возвращает нас к этим не совсем простым схемам фрахта. Конечно, очень надо удержать хотя бы базу в Хмеймиме, так как она просто необходима для обеспечения перелетов.
Корр.: Остается только надеяться на возможность об этом договориться. Но с кем? Если только с помощью Турции?
Кожанов: Я понимаю, что большинство экспертов на данный момент уверены, что с высокой вероятностью, практически со сто процентной вероятностью, эта база будет потеряна. Просто нам пока дали ею попользоваться, потому что наступающей группировки «Хайят Тахрир аш-Шам» (запрещена в РФ), не до нас. Но рано или поздно, когда будет сформировано правительство, а нельзя исключить вариант затянувшейся гражданской войны, то нас могут настойчиво попросить уйти оттуда.
С другой стороны, я все-таки считаю, что возможность задержаться существует. Сейчас создается впечатление, что руководство этой запрещенной у нас группировки фактически пытается разыграть афганский вариант, когда сохраняются в рабочем состоянии государственные институты, когда идет попытка разоружить или подчинить иные группировки и уже только на своей основе создать правительство. В таком случае им тоже потребуется поддержка внешних игроков. И здесь России можно будет попробовать сманеврировать.
Опять же подчеркну: утеря этой базы, особенно в условиях тяжелых отношений с Западом, продолжающейся СВО на Украине, является существенным ослаблением российских позиций, причем даже не в Сирии, не в ближневосточном регионе, а именно в отношении российской стратегии в Африке.
А что в Восточном Средиземноморье? Новый передел зон влияния?
Корр.: Это что касается России. Но Сирия – ключевое звено между Ближним Востоком, Европой, Турцией. Всем им тоже придется все пересматривать?
Кожанов: Да, сирийские события актуализировали целый ряд международных проблем: от ситуации с транзитом, перевозом товаров по Средиземному морю, до организации поставок энергоресурсов, в первую очередь, природного газа в Европу. Сирия, скорее всего, стоит на пороге нового витка гражданской войны, когда в стране может возникнуть вакуум власти, будет отсутствовать такая государственная сила, с которой можно договариваться.
В этой ситуации, конечно, любые инфраструктурные проекты, которые будут реализовываться вблизи ее границ, ставятся под большой вопрос. Опять-таки снова актуализируется тема раздела экономических зон влияния в восточном Средиземноморья. Турция никогда не скрывала своих амбициозных планов по выстраиванию глобальной зоны экономического влияния, простирающейся от ее территориальных вод до Ливии. С учетом падения режима Асада не исключено, что некоторые аспекты турецких амбиций будут пересмотрены. Хотят турки поучаствовать и в разделе международной помощи, которую направят на реконструкцию Сирии. Впрочем, насколько это у них получится, пока что вопрос.
Для Анкары падение Асада стала сюрпризом, и как им воспользоваться, они пока что только решают. К счастью для России и Ирана, нынешние спекулятивные заявления о всемогуществе Турции, сбрасывающей политические режимы, лишь миф, родившийся из шока от скоротечной развязки с Дамаском. У самой же Турции получилось, как говорят в некоторых странах, «ударить сильнее собственного веса».
Сама по себе Сирия глобального значения для мировой экономики за пределами транспортных коридоров не имеет. Речь больше идет о том, насколько нестабильность в этой стране влияет на окружающие государства. При этом не стоит забывать и вопрос, связанный с сирийскими беженцами, которые живут в регионе: в Иордании, Турции, Ливане. Эти государства явно попытаются их вернуть на родину. И что тогда?
Отношения между беженцами и приютившими их странами — еще одна проблема!
Корр.: Они, по-моему, не очень хотят возвращаться в разрушенную Сирию.
Кожанов: Не хотят – это точно. Но при этом возникает проблема напряженных отношений между этими беженцами и государствами, которые их приютили. Например, Турция активно отправляет, точнее, не отправляет, а поддерживает желание сирийских беженцев съездить в Сирию и посмотреть на свое жилье. Конечно, в Анкаре надеются, что это будет билет в один конец. Сами сирийские беженцы, насколько я понимаю, приедут, посмотрят, что случилось с их домом, арестованы или освобождены ли родственники? И вернутся назад, в Турцию.
Это вопрос уже достаточно серьезный, хотя бы исходя из того, что гражданская война длилась в Сирии более десяти лет и выросло целое поколение детей сирийских беженцев на территории той же Турции, которые Сирию не знают и, судя по всему, еще и на арабском-то очень плохо разговаривают. То есть для них основным языком стал турецкий. И что делать с ними, для той же Анкары тоже малопонятно.
И опять вопрос о трубопроводах!
Корр.: В 2012 году Асад заключил с Тегераном договор о трубопроводе из Тегерана в Сирию. С ним как?
Кожанов: В 2011-2013 годах действительно между Дамаском, Тегераном и Багдадом обсуждалась идея совместного трубопровода. Она отражала планы Ирана выйти на восточно-средиземноморский, европейский рынок, в обход Турции. Сам по себе проект очень тяжело реализуемый. В принципе его, как и другие проекты глобальных трансконтинентальных трубопроводов, которые периодически появляются на слуху в связи с Сирией (например легенда о некоем трубопроводе из Катара в Сирию, чуть ли не спровоцировавшем иранское вмешательство в сирийский конфликт, чтобы предотвратить его строительство), серьезно никто не воспринимает. С самого начала это были либо мертворожденные с экономической точки зрения проекты, либо мифы конспирологов.
Корр.: То есть он реально практически не существует?
Кожанов: Да. Точнее, скажем так: какого-либо стратегического значения, рыночного значения этот проект не имеет, особенно в условиях иранских санкций. Можно считать, что этот проект в принципе лишь политический призрак. А сейчас, особенно с падением режима Асада, он растаял навсегда.
И наконец, что выигрывает Турция?
Корр.: Чаще всего от политологов можно слышать, что события в Сирии особенно выгодны Турции. В чем, с точки зрения экономики, эта выгода?
Кожанов: Для Турции падение Асада имеет значение не для экономики, а для безопасности: курдская проблема, проблема создания буферной зоны. Экономический аспект здесь, конечно, присутствует, но он присутствует в куда меньшем объеме. Конечно, Турция будет стараться максимально привязать эти северные территории, в которых она присутствует, к себе. По слухам, это уже происходит. То есть те территории, на которых либо квартируется турецкая армия, либо сильно ощущается присутствие самой Турции, они во многом уже переориентированы на Турцию как таковую и с экономической точки зрения, и инфраструктурно. Это еще один признак того, что Сирия в ее новом виде будет представлять из себя фрагментированное государство. Это во-первых.
А во-вторых, Турция закрепилась на северных территориях надолго. Опять же, я хочу подчеркнуть, что речь идет только об определенной части Сирии. Брать ответственность за Дамаск или за всю территорию турки не хотят и не собираются. Их подход к сирийскому вопросу весьма прагматичный: надо проглотить ровно столько, сколько сможем. В этом вопросе Анкаре надо отдать должное: там проявляют определенную соразмерность.
Корр.: Некоторые политологи, считают, что теперь Турция через своих союзников полностью оккупирует Сирию.
Кожанов: Нет, это не совсем так. Извините, во-первых, давайте начнем с того, что ХТШ, главная турецкая рука, контролирует далеко не все и не везде. В том же Дамаске присутствие ее есть, но она контролирует город не полностью.
Корр:. А кем он еще контролируется?
Кожанов: Там свои группировки образовались.
Корр.: Хорошо, это Дамаск. А остальная территория?
Кожанов: О полном контроле мы можем говорить только в Идлибе и, наверное, в Алеппо. На юге страны она вообще ничего не контролирует. Более того, с южанами у нее отношения напряженные. В прибрежные алавитские районы она пока не суется.
На северо-востоке страны американцы очень быстро объяснили как туркам, так и ХТШ, что курдов добивать не надо, хотя штурмы какие-то идут. Но это можно назвать «замах на рубль», а результат явно будет «на копейку». И турки это прекрасно понимают. Им по большому счету вся Сирия не нужна, хотя бы потому, что там разрушенная экономика. И абсолютная дефрагментация.
Первые дни праздновали, потом испугались!
Помимо основных крупных группировок, сейчас опять возродились группы с полевыми командирами. Поясню: человек возвращается из сирийской армии, он понимает, что за ним могут прийти, а рядом возвращается еще пяток, десяток его соседей по деревне, и вот уже образовался боевой полевой отряд, который просто так жизни продавать не будет. Они все насмотрелись видео, как исламисты расстреливают офицеров бывшей асадовской армии в больницах. Сейчас таких малых полевых командиров будет очень много, и относительно того, удастся ли лидеру ХТШ удержать имидж такого просвещенного умеренного исламиста, есть большие сомнения.
В стране, можно сказать, возникает махновщина. Там повылезали те, кого простили, те, с кем замирились, кто тихо сидел. Тут кто-то вышел «просто» соседей пограбить, кто-то отомстить бывшему сотруднику асадовских спецслужб. На юге израильская армия решила подправить свое положение за счет новых территорий.
Мои знакомые в Сирии говорят, что «в первые день-два все праздновали победу, а сейчас все очень напряженно, потому что начали сводить счеты друг с другом».